«Нет в жизни ничего случайного...»

(К 75-летию первой публикации повести «Далекие годы»)

Повесть Константина Паустовского «Далекие годы» впервые была опубликована в журнале «Новый мир» в октябре 1945 года.

Прошло 75 лет с того дня, когда подписчики журнала впервые прочли: «Я был гимназистом последнего класса киевской гимназии, когда пришла телеграмма, что в усадьбе Городище, около Белой Церкви, умирает мой отец…». Простой, негромкий, очень личный рассказ о жизни. Так рассказывают друзьям. Так рассказывают умным и чутким людям.

Гимназист К. Г. Паустовский (крайний слева) с друзьями.

Паустовский начал работать над повестью еще во время Второй мировой войны. Когда вокруг царствуют смерть и бесчеловечность, он пишет: «…Никогда и никому не поверю, кто бы мне ни сказал, что эта жизнь, с ее любовью, стремлением к правде и счастью, с ее зарницами и далеким шумом воды среди ночи, лишена смысла и разума. Каждый из нас должен бороться за утверждение этой жизни всюду и всегда - до конца своих дней». В это время и начинает он работу над «Повестью о жизни» - эпопеей из шести книг, первая из которых - «Далекие годы». Впрочем, читатели еще не знали, чем обернется этот замысел.

Не знал этого, видимо, и сам автор. Еще не ясно различал он даль автобиографической повести. Из Солотчи, где в это время живет, он сообщает Татьяне Евтеевой (будущей жене), что пишет вторую часть повести и цитирует Зощенко «Чего-то такое получается»:

«Пишу вторую часть автобиографической повести («Классическая гимназия»). «Чего-то такое получается», - как говорит Зощенко. Первая часть должна скоро появиться в «Новом мире». Я Вам пришлю».

(Из письма Т. Евтеевой. 15 октября 1945 г. Солотча)

Как возник замысел автобиографического повествования?

Это сложный вопрос, из разряда «вечных», из тех вопросов, на которые иногда писатель отвечает, а читатель размышляет и ищет собственные ответы. Вот что об этом пишет Паустовский в начале 1950-х годов:

«С тех пор началась моя взрослая жизнь, часто трудная, реже – радостная, но всегда беспокойная и настолько разнообразная, что можно было бы запутаться в воспоминаниях о ней. Надо было привести эти воспоминания в порядок.

… Из желания осмыслить пережитое и родилась вскоре книга «Далекие годы». Но не только этим она была вызвана к жизни.

На дождливом рассвете я прощался надолго, может быть навсегда с самым дорогим для меня человеком. Я ничего не мог подарить на память кроме этих книг и своей жизни. Когда человек бывает очень дорог, то хочется, чтобы он знал о тебе все, чтобы он, несмотря на запоздалую встречу, как бы всегда был рядом с тобой на протяжении всех твоих дней.

Такой разговор с любимым человеком неизбежно перерастает в разговор со многими современниками и потомками».

(Отрывок, не вошедший в повесть «Беспокойная юность» (1954 г.)

Так и стали с нами рядом герои удивительной, доброй, щемяще-грустной книги и ее автор. Давайте вспомним его рассказ о Киевской первой гимназии и о гимназистах, которым предстояло славное и грозное, тогда еще никому не ведомое будущее…

«Кто мог знать, - пишет Паустовский в главе «Господа гимназисты», - что получится из нас, … из этих юношей в выгоревших фуражках, всегда готовых ко всяческим выходкам, насмешкам и спорам? Что, например, получится из Булгакова? Никто этого не мог знать.

Булгаков был старше меня, но я хорошо помню стремительную его живость, беспощадный язык, которого боялись все, и ощущение определенности и силы — оно чувствовалось в каждом его, даже незначительном, слове.

Булгаков был полон выдумок, шуток, мистификаций. Он превращал изученный нами до косточки гимназический обиход в мир невероятных случаев и персонажей.

Какой-нибудь выцветший надзиратель «Шпонька», попадая в круг булгаковских выдумок и «розыгрышей», вырастал до размеров Собакевича или Тартарена. Он начинал жить второй, таинственной жизнью уже не как «Шпонька» с опухшим, пропитым носом, а как герой смехотворных и чудовищных событий.

Своими выдумками Булгаков чуть смещал окружающее из мира вполне реального на самый краешек мира преувеличенного, почти фантастического.

Мы встретились с Булгаковым после гимназии только в 1924 году, когда он был уже писателем. Он не изменил Киеву. В пьесе его «Дни Турбиных» я узнал вестибюль нашей гимназии и сторожа Максима Холодная Вода — честного и прилипчивого старика. За кулисами театра зашелестели наши осенние киевские каштаны.

Почти в одно время со мной в гимназии училось несколько юношей, ставших потом известными литераторами, актерами и драматургами. Киев всегда был городом театральных увлечений.

Было ли случайностью, что эта гимназия за короткое время воспитала стольких людей, причастных к литературе и искусству? Я думаю, нет. (Недаром Субоч говорил нам, когда мы «случайно» опаздывали на уроки: «Нет в жизни ничего случайного, кроме смерти». Высказав эту сентенцию, Субоч ставил опоздавшему пять с минусом по поведению.)

Это не было, конечно, случайностью. Причины этого явления так многочисленны и трудно уловимы, что мы, по лености своей, не хотим в них углубляться и предпочитаем думать, что все произошло по счастливой случайности.

Мы забываем об учителях, которые внушили нам любовь к культуре, о великолепных киевских театрах, о повальном нашем увлечении философией и поэзией, о том, что во времена нашей юности были еще живы Чехов и Толстой, Серов и Левитан, Скрябин и Комиссаржевская.

…Мы забываем о знаменитой библиотеке Идзиковского на Крещатике, о симфонических концертах, о киевских садах, о сияющей и хрустящей от листвы киевской осени, о том, что торжественная и благородная латынь сопутствовала нам на всем протяжении гимназических лет. Забываем о Днепре, мягких туманных зимах, богатой и ласковой Украине, окружавшей город кольцом своих гречишных полей, соломенных крыш и пасек.

Трудно уловить влияние этих вещей, разнообразных и подчас далеких друг от друга, на наше юношеское сознание. Но оно было. Оно давало особый поэтический строй нашим мыслям и ощущениям.

…Мы увлекались поэзией и литературой…»

К. Паустовский подарил нам на память рассказ о прекрасном Киеве, о детстве и юности, о любимой Первой гимназии. Я думаю, что сегодняшний читатель будет изумлен гимназистами с «повальным увлечением философией и поэзией». Впрочем, и в то время, наверное, разные были молодые люди…

Татьяна Рыбникова,

старший научный сотрудник Мемориального музея К. Г. Паустовского