Очерк К.Г. Паустовського "Південна Пальміра"
Южная Пальмира.
В августе 1941 года мы уходили из Одессы. Лето стояло дождливое. Короткие и частые дожди перепадали над пустынным уже в те дни, но прекрасным городом. Теплый ветер, дувший с Босфора, мягкий левант мгновенно высушивал мостовые. От дождя оставался только знакомый всем, кто бывал в Одессе, запах нагретого моря и ноздреватого желтого известняка. Из него, как из окаменевшей пены, выстроены одесские дома.
Мы уходили, но твердо знали, что скоро вернемся в этот город — богатый и жизнерадостный, заражавший своими весельем и бодростью всю страну.
 |
К.Г. Паустовський на Південному фронті. 1941 р. |
За Тилигульским лиманом мы заночевали в степи. Водитель нашей машины не спал. Он сидел на подножке грузовика, курил и смотрел на запад, где в темном небе загорались желтые бесшумные огни.
— Опять налет на Одессу, — сказал водитель. — Там бой, а здесь тихо, только кукуруза шуршит.
Водитель помолчал.
— С ума я сошел, что ли? — спросил он сам себя. — Весь день только одно воображаю: как я вернусь до себя в Одессу, на Ланжерон. Буду идти медленно, каждую калитку потрогаю, каждую акацию поглажу, посмотрю — может, она раненная немецкой ядовитой пулей. Вот так сижу и представляю себе, как малый ребенок. Смешно!
Никто ему не ответил. То, что он говорил, было совсем не смешно.
Я тоже представил себе, как я иду через всю Одессу на Французский бульвар, где в густых садах всегда кричат цикады и ветер шевелит солнечные пятна на дорожках. Иду через весь город, прогретый солнцем, на каждом шагу останавливаюсь, смотрю, вспоминаю — и от воспоминаний и морского сквозняка, дующего вдоль улиц, тяжело бьется сердце.
Вот угол Екатерининской и Дерибасовской. Здесь всегда по вечерам стояли цветочницы. В тазах с холодной водой лежали груды роз, пионов, сирени. На ветвях деревьев, над цветами висели горящие фонари. Рядом сверкало электричество, но старая традиция сохранилась — цветочницы приносили с собой фонари, зажигали их, и мягкий свет смешивался с запахом цветов.
Приморский бульвар. Старые платаны. Порт внизу, под откосами — огромный, дымный. Брекватер, где с утра до заката одесские старики — насмешники и ворчуны — удили на "самодуры" веселую скумбрию.
Воронцовский маяк. Карантинная гавань. Отсюда еще в 1854 году Одесса дала первый отпор врагу. Здесь стояла батарея прапорщика Щеголева, когда к Одессе подошла эскадра Гамелена. Шесть часов батарея отстреливалась от трехсот пятидесяти вражеских орудий. Сначала из четырех своих орудий, потом — из двух и, наконец, из одного. Неприятельская эскадра ушла, озадаченная упорством русских.
Памятник строителю Одессы Ришелье. Одесситы зовут его запросто — дюком. Дюк показывает бронзовой рукой на море, как бы восхищаясь его ширью и голубизной.
Городской театр. Пушкинская улица. В июле 1941 года дом, где жил Пушкин, был разбит бомбой. Остался только небольшой кусок стены с мемориальной доской. Прислонившись к стене, лежала сломанная акация. Листья ее еще не увяли, шумели от ветра и бросали тень на мраморную доску. В этом доме был начат "Евгений Онегин".
Мосты над портовыми спусками. Плоские испанские дома. Грохот знаменитых одесских окованных дрог. Флаг над таможней. Парки, аркады, живописные старофранцузские дома Пале-Рояля, фонтаны и — куда ни взглянешь — синяя стена моря.
Одесские базары. На них надо было приходить, чтобы смотреть и слушать. Смотреть на горы мокрых от росы помидоров, баклажанов, перцев, абрикосов, дынь, на глыбы зеленоватой брынзы и плоскую камбалу на обитых жестью прилавках. Слушать брызжущие весельем разговоры продавцов и покупателей.
Одесские базары с их шеренгами толстых рыбачек над корзинами с мелкой рыбешкой — фиринкой. И ласковый крик: "Вот для вашей кошечки, мадам! Вот для кошечки!"
Великолепная лестница к морю. Одесситы говорят, что такой лестницы нет во всем мире. И это не хвастовство, а правда. Историческая "Лондонская" гостиница с ее известными половине России седыми официантами. Прохладные подвалы, где продают зельтерскую воду, разноцветный блеск сиропов в хрустальных графинах. Запах горячих каштанов осенью, а весной — запах темных фиалок.
Эллинг в порту, паровые мельницы и заводы на Пересыпи. Ржавые якоря, запах нефти и рассола, лиманы с целебной грязью, широкие пляжи Лузановки, и надо всем этим — сухой свет южного полудня.
В Одессе шутили всюду — в учреждениях, на улицах, в трамваях, на базарах. Шутили остро, метко. Шутили от избытка жизнерадостности, талантливости, от избытка света и тепла.
Все в Одессе соединялось так счастливо, чтобы создать племя деятельных, талантливых и просвещенных людей. Одесса вырастила и воспитала плеяду писателей, поэтов, художников, политических деятелей, музыкантов, ученых, моряков.
Багрицкий, Вера Инбер, Катаев, Славин, Ильф, Петров, Олеша, Кирсанов — прирожденные одесситы. Количество рассказов и стихов, написанных об Одессе, — неисчислимо. Своеобразный жизненный материал переполняет Одессу. Нужно быть очень ленивым и равнодушным человеком, чтобы этого не заметить. Любой рассказ об Одессе, выхваченный наудачу, доказывает это.
Куприн прожил в Одессе недолго, но этого было достаточно, чтобы написать рассказ о старом одесском еврее, открывшем бином Ньютона и не подозревавшем о существовании Ньютона. Или превосходный рассказ о Сашке музыканте из "Гамбринуса". А "Белеет парус одинокий" Катаева, где все вплоть до высосанной лимонной корки, выброшенной морем, проникнуто особой прелестью одесской жизни!
И вот этот город, созданный для труда и веселья, нарядный и слегка легкомысленный, как большинство южных городов, осенью 1941 года был поставлен лицом к лицу с врагом. И Одесса не дрогнула. Веселье превратилось в ярость, жизнерадостность — в ненависть к врагу, шутливость — в мужество.
Одесса дралась жестоко, непоколебимо, упорно, не желая отдавать врагу ни одного камня, ни одного клочка своей земли. Вся гордость народа была воплощена в эти дни в защитниках Одессы. В первых рядах, в самых опасных местах, где поднятая пулями белая одесская пыль забивала глаза, рот, уши, были моряки, потомки потемкинцев и очаковцев, дети рабочих с Пересыпи и Молдаванки, сыновья шкиперов с херсонских шхун, сыновья рыбаков с Большого Фонтана, из Дофиновки и Овидиополя — веселое, независимое, отважное племя людей, воспитанных Черным морем.
Одесса нами взята. Еще не рассказана история ее мужества и ее страданий.
Одесса расцветает из пепла и развалин с непостижимой быстротой. Она снова зашумит над морем гудками пароходов, песнями, смехом, аккордами роялей и густой листвой садов.
1944
1944
Лист Одесі.
Костянтин Паустовський одного разу розповів про те, як його спіткала звістка про початок війни. «... Одного синього і безтурботного червневого ранку ми сиділи <з письменником Костянтином Федіним> на терасі його дачі в Передєлкіно, пили каву і говорили про літературу ... Раптово відчинилися хвіртка, в сад вбігла незнайома ... рудоволоса жінка з збожеволілими очима і, задихаючись, крикнула:
- Німці перейшли кордон ... Бомблять з повітря Київ і Мінськ!»
24 червня 1941 року вийшов наказ Головного управління політичної пропаганди Червоної армії про призов членів Спілки радянських письменників в кадри Червоної армії із запасу.
Багато письменників, а також журналісти, редактори, диктори ще за два роки до початку війни пройшли спеціальну підготовку - курси військових кореспондентів і отримали відповідні військові звання.
27 червня 1941 року Паустовський отримав посвідчення спеціального військового кореспондента ТАРС в діючій Червоній Армії і в званні інтенданта другого рангу 29 червня 1941 виїхав з Москви на Південний фронт.
 |
Посвідчення спеціального військового кореспондента ТАРС |
Південний фронт був утворений 25 червня 1941 року на базі Одеського військового округу. Завдання фронту - протистояти німецьким і румунським військам групи армій «Південь».
Костянтин Паустовський прямує до Києва, звідки 1-го липня пише дружині, Валерії Навашиній: «Можливо, що сьогодні вдень я виїду до Одеси - на бессарабський напрямок ... До Одеси треба їхати так: до Черкас на пароплаві, звідти з<алізною > дорогою. ... З Одеси проїдемо на кілька днів на Дунай і в Кишинів ... »
Вранці наступного дня, 2-го липня, на борту пароплава «Інтернаціонал» Костянтин Георгійович пише: «Зараз така тиша навкруги, сонце, зарості, Дніпро (він дуже широкий в цьому році), що важко повірити в війну - якщо б не біженці і не те, що пароплав всю ніч йшов з вимкненим світлом і було темно, як у погребі. На пароплаві їде добродушний міліціонер, він уже кілька разів приходив до мене і питав дозволу перевірити документи то у одних, то в інших пасажирів. Все це тільки тому, що я на пароплаві «старший в чині». Як говорить Гехт, я «все життя тільки й мріяв», щоб до мене зверталися з такими питаннями».
Костянтин Паустовський приїхав до Одеси, зупинився в готелі «Лондонський». 4 липня він пише дружині: «Пробуду в Одесі дня два-три, потім, може бути, доведеться з'їздити ненадовго в Тирасполь. ...Тут, в Лондонському готелі, живе Олеша - єдина своя людина».
У Тирасполі письменник проведе майже два тижні. Не стільки в самому Тирасполі, скільки на лінії фронту. Все, що побачить фронтовий кореспондент Паустовський на лінії вогню біля Тирасполя, на рубежах оборони Одеси, всі ці враження стануть основою його публікацій в газетах «Защитник Родины», «Во славу Родины», «Чорноморська комуна», «Большевистское знамя», кореспонденцій для ТАРС.
Костянтин Паустовський повертається до Одеси 18-го липня, працює при газеті «Во славу Родины», живе в готелі «Красный», - він згадує про це в листі Валерії Навашиній: «Зупинився в Красноному готелі - поруч з тим номером, де ми всі жили в 1935 році».
Костянтин Георгійович в ці тяжкі перші місяці війни був уже не молодий і дуже нездоровий, але не скаржиться на здоров'я, на тяготи фронтового життя, дружині пише, що здоровий, заспокоює. Але в листі 30 липня визнається Валерії Володимирівні: «Я тут - найстаріший, і природно, що мені важче, ніж іншим ... Чудове літо, і ніяк не віриться в реальність того, що нас оточує. Живу в двохстах кроках від моря, але ще його толком не бачив».
Їде Костянтин Паустовський з Одеси на самому початку серпня. До Харкова добирається п'ять днів на вантажних машинах, а від Харкова - на літаку. Вдома знаходить напівзруйновану бомбардуваннями квартиру. Сім'я евакуйована в Чистополь. Всі свої листи з фронту він знаходить у дивом вцілілій поштовій скриньці…
Пройде більше двох з половиною років, 10 квітня 1944 року Одеса буде звільнена від фашистської окупації. Костянтин Паустовський згадає довоєнну Одесу, Одесу своєї молодості, місто, яке він завжди любив і напише нарис «Південна Пальміра». Цей нарис - як лист коханій людині, що багато страждала. Це послання сповнене надії, що незабаром Одеса знову «зашумить над морем гудками пароплавів, піснями, сміхом, акордами роялів і густим листям садів».
Тетяна Рибнікова,
старший науковий співробітник Меморіального музею К. Г. Паустовського
Письмо Одессе.
Константин Паустовский однажды рассказал о том, как его настигло известие о начале войны. «… В одно синее и безмятежное июньское утро мы сидели <с писателем Константином Фединым> на террасе его дачи в Переделкине, пили кофе и говорили о литературе… Внезапно распахнулась калитка, в сад вбежала незнакомая ... рыжеволосая женщина с обезумевшими глазами и, задыхаясь, крикнула:
– Немцы перешли границу… Бомбят с воздуха Киев и Минск!»
24 июня 1941 года вышел приказ Главного управления политической пропаганды Красной армии о призыве членов Союза советских писателей в кадры Красной армии из запаса.
Многие писатели, журналисты, редакторы, дикторы еще за два года до начала войны прошли специальную подготовку - курсы военных корреспондентов и получили соответствующие воинские звания.
27 июня 1941 года Паустовский получил удостоверение специального военного корреспондента ТАСС в действующей Красной Армии и в звании интенданта второго ранга 29 июня 1941 года выехал из Москвы на Южный фронт.
|
Удостоверение специального военного корреспондента ТАСС |
Южный фронт был образован 25 июня 1941 года на базе Одесского военного округа. Задача фронта - противостоять немецким и румынским войскам группы армий «Юг».
Константин Паустовский направляется в Киев, откуда 1-го июля пишет жене, Валерии Навашиной: «Возможно, что сегодня днем я выеду в Одессу — на бессарабское направление... В Одессу надо ехать так: до Черкасс на пароходе, оттуда по ж<елезной> дороге. ...Из Одессы проедем на несколько дней на Дунай и в Кишинев...»
Утром следующего дня, 2-го июля, на борту парохода «Интернационал» Константин Георгиевич пишет: «Сейчас такая тишина кругом, солнце, заросли, Днепр (он очень широкий в этом году), что трудно поверить в войну — если бы не беженцы и не то, что пароход всю ночь шел с выключенным светом и было темно, как в погребе. На пароходе едет добродушный милиционер, он уже несколько раз приходил ко мне и спрашивал разрешения проверить документы то у одних, то у других пассажиров. Все это только потому, что я на пароходе «старший в чине». Как говорит Гехт, я «всю жизнь только и мечтал», чтобы ко мне обращались с такими вопросами».
Константин Паустовский приехал в Одессу, остановился в гостинице «Лондонская». 4 июля он пишет жене: «Пробуду в Одессе дня два-три, потом, может быть, придется съездить ненадолго в Тирасполь. ... Здесь, в Лондонской гостинице, живет Олеша — единственный свой человек».
В Тирасполе писатель проведет почти две недели. Не столько в самом Тирасполе, сколько на линии фронта. Все, что увидит фронтовой корреспондент Паустовский на линии огня у Тирасполя, у рубежей обороняющейся Одессы, все эти впечатления станут основой его публикаций в газетах «Защитник Родины», «Во славу Родины», «Чорноморська комуна», «Большевистское знамя», корреспонденций для ТАСС.
Константин Паустовский возвращается в Одессу 18-го июля, работает при газете «Во славу Родины», живет в гостинице «Красная», - он упоминает об этом в письме Валерии Навашиной: «Остановился в Красной гостинице – рядом с тем номером, где мы все жили в 1935 году».
Константин Георгиевич в эти тяжкие первые месяцы войны был уже не молод и очень нездоров, но не жалуется на здоровье, на тяготы фронтовой жизни, жене пишет, что здоров, успокаивает. Но в письме 30 июля признается Валерии Владимировне: « Я здесь — самый старый, и естественно, что мне труднее, чем другим... Чудесное лето, и никак не верится в реальность того, что нас окружает. Живу в двухстах шагах от моря, но еще его толком не видел».
Уезжает Константин Паустовский из Одессы в самом начале августа. До Харькова добирается пять дней на грузовых машинах, а от Харькова — на самолете. Дома находит полуразрушенную бомбежками квартиру. Семья эвакуирована в Чистополь. Все свои письма с фронта он находит в чудом уцелевшем почтовом ящике…
Пройдет больше двух с половиной лет, 10 апреля 1944 года Одесса будет освобождена от фашистской оккупации. Константин Паустовский вспомнит довоенную Одессу, Одессу своей молодости, город, который он всегда любил и напишет очерк «Южная Пальмира». Этот очерк – как письмо любимому, много страдавшему человеку. Это послание исполненное надежды, что вскоре Одесса снова «зашумит над морем гудками пароходов, песнями, смехом, аккордами роялей и густой листвой садов».
Татьяна Рыбникова,
старший научный сотрудник Мемориального музея К. Г. Паустовского
Немає коментарів:
Дописати коментар